Игровое начало в эстетике Серебряного века

Знаковость и символичность культуры – ее почва и арсенал – всегда притягивают исследовательское внимание. Особо это характеризует эпохи рубежа веков. То есть время, когда с особой остротой выражается кризис мировоззрения, ощущение дисгармоничности жизни. В отечественной культуре наиболее ярко это скажется на рубеже XIX-XX веков, когда «живая слитность всех стихий», по выражению К.Бальмонта, будет «расщеплена», потеряна. Но одновременно это будет и один из самых своеобразных и ярких периодов русской культуры, известный как Серебряный век. Полярность оценок данной эпохи - не менее феноменальное явление: время, лишенное «свободной игры творческих сил», и время, не мыслившее себя без этой стихии игры; кризис творчества и решительные поиски его преодоления; бунт индивидуальности и стремление к артистическому единству.

Культурологический подход к игровой специфике эпохи Серебряного века предполагает анализ, прежде всего, концептуальных теоретических изысканий, убеждающих не только в правомочности постановки проблемы игры, но и ее абсолютной серьезности и научности. Феномен игры широко известен и интерпретирован в концепциях Платона, Ф. Шиллера, Х. Ортеги-и-Гассета, Й. Хейзинги, И. Гофмана, К.Г. Юнга, М. Бахтина, Н. Евреинова, Ю. Лотмана и др. Для русского символизма теория игры стала скорее не предметом умозрительных конструкций, а самым настоящим «жизнетворчеством». Академическая серьезность литературного, философского, эстетического наследия культуры Серебряного века не отменяет возможность искать «драматургию» эпохи в ее игровых проявлениях и выстраивании жизни по законам искусства. Общая атмосфера тайнодействий рубежной поры, намеки и полутона, намеренная «дезинформация» (известна не одна талантливая мистификация этой поры), богемность – все это (и другое) подтверждает широко известное высказывание Хейзинги: «Человеческая культура возникает и развертывается в игре, как игра». А один из интереснейших представителей русской художественной элиты, Максимилиан Волошин, был глубоко убежден: «То состояние человеческой души, что называется игрой, несравненно глубже и обширнее своего имени».

Возникают эстетические феномены, «которые в иных условиях и не могли бы состояться»: игра как литургическое переосмысление жизни, ее эстетический двойник, средство отказа от реальности и ее одновременное преображение.

Т.В. Веренич